Интервью Duke Bardwell - басиста Элвиса Пресли

Дьюк работал с Элвисом (как на сцене, так и в студии) в середине 70-х. В общей сложности он выступил на 181 концерте Короля. При этом он всегда старался избегать рассказов о его профессиональной связи с Элвисом. Поэтому в преддверии нашего трибьют-тура в мае 2009 года я пообщался с ним про его работу с Элвисом. Дьюк разделил некоторые крайне успешные мгновенья в карьере Элвиса, такие, как первый концерт Пресли в Мемфисе за 13 лет (в частности, на альбоме с этим концертом фигурирует очень странный эпизод с «проверкой имени» басиста, об этом позже), два невероятных концерта в Houston Astrodome перед 88 тысячами поклонников, энергичные концерты в Лос-анжелесском форуме. Но Дьюк был свидетелем и падений. Во время работы Дьюка с Элвисом проблемы последнего с прописываемыми таблетками начали брать свое. Дьюк играл во время печально известного концерта Элвиса, на котором Пресли заявил ошеломленной публике, что он устал от слухов о собственной персоне и если ему удастся найти людей, распространяющих их, он вырвет «их языки с корнями». Он признает, что в целом это был сложный период, но при этом говорит об Элвисе с большой долей привязанности и уважения.

Дьюк, когда ты начал играть музыку?

Я начал играть в возрасте 6 лет и моим первым инструментом была укулеле (четырехструнная Гавайская гитара – прим. пер.). Я мгновенно осознал, что если ты играешь и поешь, то девушкам это нравится. И когда я это понял, это стало серьезной мотивацией для меня. Но дело бы не только в девушках – я рос в большой семье, нас было 7 детей. Мой отец играл музыку, он был тромбонистом в свинговых оркестрах в конце 30-х/ начале 40-х годов. В большой семье всегда приходится сильно трудиться, чтобы заполучить родительское внимание. Его всегда всем не хватает. Родители, конечно, старались, но мне всегда было недостаточно их внимания. Я понимал, что заслужить внимание я мог двумя способами: либо играть и петь, либо плохо себя вести. И порой я делал и то и другое. Я был сложным ребенком. Не могу сказать, чтобы я был злобным или что-то в этом духе, но как-то так получалось, что я все время попадал в неприятности. И я знал, что за это получу по шее. Мой отец был большим мужчиной, он снимал свой ремень и начинал (Дьюк издает звуки порки). Так что меня порой били, но по большому счету я сам на это напрашивался... В большей степени. В то же время я переключил свое внимание с укулеле на гитару, и, зная любовь моего отца к джазу, я также стал заниматься тромбоном в 5 классе. Но я все так же играл на гитаре. И только кантри. К старшей школе я уже мог играть на басу, гитаре, трубе, немного на клавишных... Но я был никудышным учеником. Мы с мамой обсуждали это перед ее смертью... В наши дни, если ты не способен сконцентрироваться или сверхактивен – тебе прописывают лекарство. Во времена нашего детства тебе просто выпороли бы зад – вот и все дела. Так что много всего происходило, и я не был слишком хорошим учеником. Для меня не составляли интереса социальные аспекты обучения в школе, но мне всегда нравилось играть музыку. Так что к моменту, когда мне было около 17 лет, и я учился в 11 классе, я начал кататься на гастроли с группой, у которой был хит регионального значения. И, соответственно, я работал. Мне потребовалось долгое время, чтобы понять, почему мои родители позволили мне это сделать. Но мне дозволялось ездить на гастроли на выходных, если от этого не страдала учеба. Невероятно, что я смог пережить, пока учился в старших классах. Это было сумасшествие.

Как тебе довелось начать играть на бас-гитаре в группе Элвиса?

Я играл в ритм-н-блюзовой группе на бас-гитаре после того периода, о котором только что рассказывал. Их басист собрался уйти и заняться чем-то еще, а у меня был опыт игры на инструменте. Мне в наследство остался этот бас... Я продолжал играть на гитаре в разных группах на протяжении многих лет и, в конце концов, осел в Лос-Анджелесе, где я играл на басу на записи Jose Feliciano, продюсером которых был Steve Cropper. В качестве студийного барабанщика играл Ronnie Tutt. Мы сошлись характерами и стали общаться. Я знал, что он играет у Элвиса, поэтому в перерывах я отводил его в сторону и начинал расспрашивать: «Дружище, расскажи мне про Элвиса. Что ты можешь про него рассказать?» А он смеялся в ответ и говорил, мол, «ВСЕ меня спрашивают об этом. Первое, что их интересует это ‘Кто Вы, Ронни? Как дела, приятель?’, а затем сразу ‘Расскажи мне про Элвиса’». И естественно, спустя много лет, я понял, что именно это с тобой и происходит, если ты каким-то образом с ним связан. Если тебя благословили, и ты стал счастливым участником круга лиц, выступавших с Элвисом, то разговор про него с поклонниками или любопытными, если они того желают - просто твоя обязанность. Как бы то ни было, мы замечательно ладили с Ронни во время этой записи и играли вместе несколько раз после. Jerry Scheff (басист Элвиса в периоды с 1969 по 1973 и с 1975 по 1977 – прим. пер.) решил прекратить гастролировать. Заменивший его Emory Gordy был слишком занят собственной карьерой – помимо того, что он много играл, он еще являлся и продюсером. Ронни сказал, что он порекомендовал меня, и это было, конечно, безумие, потому что... В этот период я в основном играл на гитаре, ибо я работал с менеджером Jose Feliciano в качестве певца / автора и зарабатывал по 40 или 50 долларов за вечер работы в кафе или закусочной, стараясь петь больше своего материала. Именно своих песен. Таким образом, я старался заработать себе на жизнь. Я выступал со своими песнями и работал с Jose, и все спрашивал Ronnie: «Подскажи, что мне нужно сделать, чтобы получить эту работу? Что я могу сделать?», и он ответил: «Я тебе вот, что скажу. Я тебе пришлю три альбома. А ты выучи все песни с них. В следующий раз, когда мы соберемся – приходи и ты. Готов поспорить, что ты получишь эту работу.» И именно так и произошло. Наверное, в офисе Тома Паркера предпочитали делать все дела с минимум потерь. Им действительности не нравилась перспектива необходимости отхода от привычного течения дел. И когда я пришел на прослушивание, уже зная бОльшую часть песен, которые они играли. Им просто стало слишком лениво искать кого-то другого. Наверное, если бы они лучше знали меня и мой склад ума, они бы разглядели признаки того, что в долгосрочной перспективе я был бы не слишком удачным выбором.

Ты помнишь свою первую встречу с Элвисом?

Это было в студии RCA в Лос-Анджелесе. Не желая опаздывать, я пришел самым первым. Я жутко волновался. Первым пришел John Wilkinson. Он сказал: «Привет, я John Wilkinson. Играю на ритм гитаре у Элвиса Пресли». А я ему ответил: «Привет, я Duke Bardwell, басист, я надеюсь» (Дьюк смеется). Потом подошли остальные, и Ronnie познакомил меня со всеми. Все ждали Элвиса. Он отдыхал предыдущие несколько месяцев и успел набрать в весе. Они посадили его на эту страшнейшую диету, что-то в районе 500 калорий в день и уколы. И вот он появился: очки, накидка и все дела... Первым вошел Red West, за ним все эти парни. Они держали ему дверь, и он вошел. Откровенно говоря, это была немая сцена. Я спросил его, зачем ему пистолет, а он ответил, что «он решает все проблемы с расстояния 6 футов». В рамках своих тренировок карате он понимал, что все, что все, что было ближе 6 футов – он мог уладить сам. Вся ситуация, по правде, вводила меня в благоговейный трепет. Если быть откровенным, когда я учился в 6 классе я, как и некоторые мои сверстники... Наши девушки просто с ума сходили по Элвису Пресли, а мы все твердили: «Это никуда не годится, он никуда не годится, что это, музыка хиллбилли? Это же не блюз, чего это такое?». Мы им не интересовались. У него были все эти телодвижения, и мы были уверены, что они все у него отрепетированы. И я был среди людей, которые так думали. Я его не слушал, мне до него не было никакого дела. Но класса с седьмого у меня была собака... Мне было лет 13 или что-то около того, и меня пригласила в гости девушка. Я пришел к ней, и она сказала: «Что бы ты сделал, если кто-нибудь был бы вынужден усыпить твою собаку или захотел бы ее застрелить?» Я ответил: «Им пришлось бы сначала застрелить меня». И она ответила: «Я хочу, чтобы ты кое-что послушал». Она усадила меня в кресло и поставил 'Old Shep’. И эта песня изменила мою жизнь. Потому что меня впервые настолько тронула музыкальная композиция. Я действительно плакал, когда ее слушал. И я принял сознательное решение, что раз уж такое можно сделать с музыкой, если действительно можно докопаться и найти что-то, что действительно имеет смысл для кого-то и достучаться до человека таким образом, чтобы это эмоционально тронуло, то я хотел бы заниматься музыкой. С того момента я стал огромным поклонником творчества Элвиса. Когда я был подростком, я просто очень любил, обожал его. Поэтому то, что я был там, уже само по себе было невероятно.

Он оправдал твои ожидания?

Во многих смыслах – да. К сожалению, в 74 году он уже истощался и физически и эмоционально. Ведь в 74-м году он гастролировал невероятно много. В начале года он был в очень хорошем состоянии. Действительно очень хорошем состоянии. И проблемы, по большому счету, начались в 75-м.

У тебя была возможность контактировать с ним на личном уровне?

Надо сказать, что он был достаточно отдален от меня, потому что меня все равно еще был, если хотите, испытательный срок. Но я не замечал, чтобы он относился ко мне иначе, чем к другим. У нас еще не было возможности общаться друг с другом. Не могу сказать, чтобы я замечал за ним такое желание, да и возможность, в общем-то, не подворачивалась. Я еще не получил свою цепочку с символикой TCB... Я был на испытательном сроке. Мы отыграли первую серию концертов в Лас-Вегасе, разъехались по домам недели на три и потом начались гастроли, которые заканчивались в Мемфисе. И в марте мы записали концертный альбом.

А в музыкальном плане?

Я прекрасно помню, что мне очень хотелось, чтобы в его репертуаре было больше рок-песен, рок-н-ролла. Мне были безразличны все эти оркестровые штуки. Мне они казались искренне нудными по сравнению с той энергетикой, которую он вкладывал в такие песни, как ‘That’s All Right Mama’, ‘Burning Love’, ‘Big Hunk O’ Love’ и подобные им. Знаете, ‘Bridge Over Troubled Water’ и подобные ей песни хоть и были очень красивыми и хорошо вписывались в помпезные концерты с оркестром... Наверное, мне потому очень нравился концерт в Houston Astrodome, что там была только группа, певцы и Элвис. И мы не могли играть эти песни, нам надо было делать рок-н-ролл!

Он нервничал относительно этого концерта?

Это его несколько пугало. Он сказал, что это был самый большой концерт, который он когда-либо давал, с таким количеством людей. Даже, несмотря на то, что Aloha From Hawaii смотрели миллионы зрителей, они не были все в зале. Я думаю... Кажется, этот бутлег называется «Восьмое событие» (Event Number Eight)? Потому что это было шоу домашнего скота и родео, и мы выходили сразу после крупного рогатого скота. Но это было действительно очень весело.

Я слышал, что со звуком были проблемы...

Он был неприятный... Действительно, очень неприятный, потому что было столько неестественного эха, столько звуков, которые возвращались к нам на сцену. В те времена системы мониторов были далеко не настолько идеальными, как в наши дни. Это были длинные колонки фирмы Shure, которые звучали так, будто их очень много использовали. Звук был настоящим испытанием в том месте. Мы не могли делать все так, как делали в обычных условиях. Нам пришлось использовать аппарат, который был в Astrodome. Звук был не слишком хорошим... Мы с опозданием слышали как возвращалось то, что мы сыграли. Но к этому привыкаешь. Было весело... Мне особенно понравилось, когда Тома Паркера вывезли на осле к передней части сцены с ковбойской шляпой на голове. Концерт буквально остановился.

На фотографиях с этого концерта видны перегородки на сцене. Это было сделано для изоляции звука?

Именно для этого. В то время мало кто видел, чтобы такое решение использовали на концертах, но это было сделано, чтобы отделить Ronnie Tutt. Он так громко и так много играл, что требовалось убедиться, что звук барабанов не попадет во все микрофоны, вот для чего это было сделано. И, к слову, не зря. Как же он сильно бил! По всем этим бас-бочкам... Он пользовался спаренной бас-бочкой и карданом, как же они шпарили под зад!

Как ты сыгрался с остальными музыкантами, например с Glen D. и Джоном?

Мне кажется, что вполне прилично. C Glen D. мы дружили. James (Burton) такой тихий... Думаю, ему не было до меня дела, но по нему трудно судить, что он думает. Но со мной всегда был мой бас и моя гитара, потому что я все время работал над песнями... Как только мы добирались до гостиницы John Wilkinson шел к машине, которая делает лед, чтобы приготовить какой-нибудь коктейль. Я доставал свою гитару, потому что мне очень нравился ее звук в гостиничных номерах, и начинал работать над песнями. Не успевал я оглянуться, как вламывался James, садился на другую кровать и брал мою гитару, при этом, не говоря ни слова. И от того, как он играл, у меня просто челюсть отвисала. Он такое вытворял с этой акустической гитарой. Потом он отдавал ее мне, выходил, так и не сказав ни слова. Он меня оставлял с чувствами в духе: «Боже, что только что здесь произошло?» Так что мне очень нравилось проводить время с James. Glen D. был моим спасителем на сцене. Народ начинал закидывать Элвиса просьбами сыграть любимую песню. Группа их знала, у Joe Guercio были ноты для всех людей в оркестре, и их знали все – кроме бас-гитариста. А Элвис не прощал ошибки. Так что для меня это было откровенно стрессовой ситуацией.

Он комментировал ошибки?

Регулярно. Он не сдерживался в негативных комментариях, если ты что-то портил. Но Glen D. был достаточно близок ко мне и пытался мне подсказывать ноты. Но припев мог отличаться, например, ми-си-ре, а разобрать, что он говорит было невозможно, и я мог промахнуться. Я не прислушивался к музыке, я пытался следить за Glen D., но не всегда его понимал. Со мной это также случилось, когда Элвис решил спеть ‘Bridge Over Troubled Water’. Я ее не репетировал. И действительно испортил ее... Не слишком хорошо сыграл. То же самое случилось с Tony Brown, когда он заменил Glend D. Говорят, что Элвис заставил его переигрывать вступление 4 раза во время концерта, останавливал его и говорил: «Начни сначала, Тони». Его было невозможно одурачить – во всяком случае, точно не неспособностью сделать свою работу. Он хотел, чтобы ты был профессионалом и делал то, что от тебя ожидается.

Тебя задевали эти комментарии?

Эржан, это крайне смущало. Это точно никак не делало мою игру лучше. Если ты оскорбляешь человека, вместо того, чтобы подбадривать его... И мне кажется, нет никакой разницы идет ли речь о наших детях или о ком-то, с кем ты работаешь... Это имеет негативный эффект. Это все, что я скажу по этому поводу. Я имею в виду... Я никогда не переставал любить его. Для меня он был Элвисом 50-х и именно это я в нем искал. Эта энергетика, мистика и все такое. Я понимал, что имевшее место в 74-75 годах было не совсем тем, но в нем этого все равно было достаточно. Я был без ума от него. Мне жаль, что я не всегда мог удовлетворить его потребности... Дерьмовые ситуации случаются (смеется).

Каким образом получился тот концертный альбом?

Это была очень хитрая задумка. Нам ничего об этом не сказали. У нас и мыслей не было, что случится нечто подобное. Я очень нервничал, потому что он не играл в своем родном городе около 13 лет, если я правильно помню. Нам всем очень хотелось, чтобы получилось здорово. И он действительно очень нервничал. И когда мы уже пошли на сцену с нашими инструментами Tom Diskin (помощник Полковника) встал на нашем пути и нам всем пришлось подписать бумагу. И мы спросили его: «А это с какой целью?», а он ответил: «Вы отказываетесь от всяких прав на концертный альбом, который мы записываем». «КОНЦЕРТНЫЙ АЛЬБОМ?» (смеется). И я лишь подумал «О, Боже» (смеется). Но вышло здорово. Энергетика была хорошей.

И ты себя обессмертил на этом альбоме.

Да уж, «Я не с тобой разговариваю, Дьюк, просто пью воду...» или что-то в этом духе... Бог мой! (смеется). Помню, как я подумал: «Если ты собираешься поговорить со мной – говори со мной, но только не говори ‘Я с тобой не разговариваю’» (смеется). Но концерт был отличным. И после него мы поехали в Graceland. Именно тогда я получил свою цепочку с аббревиатурой TCB. Помню, как я стоял в углу трофейной комнаты... Очень нервничал от самого факта, что я там. Я пошел в гостиную и там стоял этот длинный позолоченный рояль... И он был действительно позолоченный! Они его покрасили золотом! (смеется). И я присел сыграть несколько аккордов. Он был с Linda Thompson, и они спустились. Он появился в поле моего зрения, и я заметил, как он приближается. И он сказал: «Парень, встань-ка из-за этого пианино». Я думал, что попал в передрягу из-за того, что играл на его пианино. Я не знал чего ждать. Я сказал: «Прости, дружище», а он ответил «Да нет же, встань и повернись». И вдоль моего лица опускается эта цепочка с кулоном TCB и он ее на меня одевает. Это многое для меня значило. Я не ожидал, что это произойдет. Я был озадачен тем, как он это сделал. Я думал, что у меня проблемы из-за того, что я играю на его пианино и шляюсь по его дому без приглашения. Знаешь, я много лет пытаюсь понять, что было на уме у Создателя, когда он меня поставил в такую ситуацию. Если бы в моей музыкальной карьере мне было любопытно, какого же это поставить себя напоказ тысячам поклонников и получить к себе внимание подобным образом... Если бы мне хотелось испытать это моим сердцем… Я не рассчитывал, что такое произойдет со мной. Я хотел быть частью музыкальной индустрии, но я никогда не рассчитывал дойти до той точки, чтобы стать какой-то звездой. Но мне было очень любопытно. Мне удалось это познать с одной из лучших, самых больших личностей в мире и это было невероятно. Действительно невероятно при всем этом человеческом внимании, сконцентрированном на каждом движении, которое ты делаешь и каждом слове, которое ты говоришь.

У тебя есть какие-нибудь особенные воспоминания о жизни на дороге?

Если так подумать, все то, что слышишь о работе на дороге – правда, потому что ты садишься на самолет, на поезд... Мы останавливались только в отелях сети Хилтон, они все были так похожи, потом тебе привозят в театр или на стадион, а потом обратно в автобус, в гостиницу, в самолет... Наверное, что-то менялось только когда происходило что-нибудь странное или когда у него проявлялось странное поведение. Однажды мы выступали на сцене, которая была обвешена лесами. Это был большой стадион. Когда девушки стали подходить, чтобы получить шарфики на память, я видел, как одна из них стала забираться по этим лесам наверх, чтобы добраться до него. В силу давления, которое оказывала толпа сзади, она потеряла равновесие и начала падать, при этом ее тело и ноги запутались в лесах. И она сломала обе ноги. Это было ужасно... Для меня концерты проходили хорошо, если он просто давал мне спокойно играть и не пытался сделать из меня дурака. Развлекать публику, но не за счет меня, понимаешь? Так бывало ближе к концу.

В чем была разница между концертами в Вегасе и на гастролях?

В Вегасе мы были более расслабленными. Знаешь, на гастролях больше устаешь, потому что каждый вечер ты в разных местах. Было очень тяжко спать... В те времена некоторые наркотики передавались из рук в руки, и мы ими пользовались. Ничего экзотического, обычные вещи. Никто не пребывал в состоянии дурмана. По сути, был только алкоголь и спиды. Мы выпивали и принимали спиды, чтобы добраться до следующего города и сделать нашу работу. А потом ты не мог уснуть – поэтому выпивал еще.

Что действительно произошло во время того концерта, когда он забыл про свою невозмутимость и набросился на тех, кто распространял про него всякие слухи?

Это был необычный вечер. Мы все знали, что он себя неважно чувствовал. Его концерты стали крайне инертными. Мы знали, что ему нехорошо. Думаю, что поверх усталости у него еще была температура, ему плохо спалось. Это выбивалось из привычного положения дел. Когда начались эти монологи, мы поняли, что что-то не так и мы были удивлены тем, как все плохо протекало... Нам всем было очень больно наблюдать, как он теряет контроль, ибо именно это с ним и происходило. Что очень странно так это то, что публика настолько его уважала, что когда начинались разговоры про вырванный язык и про подобные вещи, они начинали смеяться и аплодировать. Складывалось впечатление, что они не знали, как реагировать.

Вы тогда знали, что он сидит на препаратах?

Конечно, все знали, что ему прописывают препараты. И все эти трактовки, в духе, «Ничего страшного, они же прописаны...»

Это очень наивно...

На самом деле, во многом он мог действительно нуждаться из-за проблем со здоровьем, которые у него были. Но я знаю, что он принимал некоторые вещи... Я хочу сказать, что ему нравилось, что они вызывают привыкание... Но не считаю допустимым винить его в этом. У меня у самого была похожая проблема, мне просто повезло, что я смог выпутаться из этого. Я познакомился со своей женой 20 лет назад. И она меня вдохновила на то, чтобы отказаться от пагубной привычки. Но это не является чем-то необычным для людей, которые ездят на гастроли... Неважно идет ли речь о чтении Библии, общении или наркотиках или алкоголе или чем-то еще... Необходимо иметь что-то, что поможет тебе справиться с напряжением, потому что это очень сложно. Каждый, кто бывал вдали от дома достаточно долго может сказать, сколь это сложно, и если ты крутишься в этом деле, то находиться в дороге необходимо, чтобы зарабатывать на жизнь.

А что за история о том, как тебе довелось петь на сцене во время его концерта?

Ситуация была несколько необычная. Мы поехали на достаточно короткие гастроли, которые заканчивались примерно пятидневным пребыванием в Тахо. Я до сих пор не понимаю, почему Полковник задумал это, но тем не менее. К концу нашего пребывания в Тахо Элвис был измучен. Это было очевидно всем нам на сцене. Он был крайне вялым и уставшим. Ему не хватало традиционной силы в голосе и он был на пределе, но ему страшно хотелось, чтобы люди получили зрелище за свои деньги. И всем певцам пришлось петь по песне... Сначал Kathy спела эту шикарную госпел-песню с оркестром и ее красивым голосом на пределе возможностей. Она здорово справилась со своей работой, и публике это очень понравилось. Элвис продолжал думать, что бы такое сделать. Все музыканты, конечно, знали, что я играю и пою, потому что я все время пел и играл на наших вечеринках – после концертов в гримерках или в гостиницах... Они знали некоторые мои песни. Элвис был в размышлениях о том, что бы такое еще сделать. И вдруг Ronnie говорит: «Пусть Bardwell споет». И он начал говорить, мол, «Ну да, конечно...». А Joe Guercio ему в ответ: «Нет, действительно. Тебе хочется чего-то нового? Пусть он споет, потому что он умеет». И Элвис выдает: «Дамы и господа, мой басист сейчас Вам споет.» Charlie дал мне свой микрофон и гитару. Чтобы было слышно гитару, он держал второй микрофон около нее. А у меня не было никаких мыслей, что делать. Потому что... Как петь после Kathy Westmoreland, которая исполняла 'My Heavenly Father'? А Donnie Sumner говорит: «Спой песню про ураган». 'Please Don't Bury Me' авторства John Prine. Они все считали ее забавной и все знали, про что она. Я начал песню и к первому припеву вся группа уже подыгрывала. Я хочу сказать, певцы, которые знали песню, начали подпевать многоголосьем. И он был немного удивлен, будто бы думал: «Эй, подождите. Вы все об этом знаете, как же так получается, я не знаю...» Я добрался до последнего куплета, который несколько нецензурный. И ему это искренне понравилось. Мы перешли от «Небесного отца» к «Поцелуй меня в мой зад, прощай!» и это всех крайне удивило. Элвису это действительно очень понравилось. Он не знал эту песню – они не знали кто такой John Prine. Это было здорово, потому что я показал ему ту сторону себя, про которую он не знал. Он понимал, что только что проделанное нами было шоу-бизнесом и качественным шоу-бизнесом, потому что развлекало публику. Я пошел в гримерку после концерта и в дверь постучался Tom Diskin. Мы его впустили, и он сказал: «Полковник просил кое-что тебе передать». И единственное, что мне пришло в голову: «Меня уволят за то, что я спел «Поцелуй меня в зад, прощай!» после госпел-песни перед всеми». Полковник не разговаривал с нами... Никогда не разговаривал. Ты мог пройти мимо и сказать «Привет, Полковник, как дела? Приятно Вас увидеть», а он даже не замечал твоего присутствия. Он и не собирался смотреть в твою сторону или разговаривать с тобой. Тебя для него просто не было. Я думал, что это проявляется только со мной. Я так бесился! Но он так себя вел почти со всеми, кроме Charlie, потому что Charlie ему нравился. Glen D. говаривал, что он никогда не говорил с ним. Так что я был уверен, что меня уволят, когда ко мне послали Tom Diskin. Но вместо этого он сказал, что «Полковник просил передать, что это была одна из самых забавных вещей, которые происходили на концертах Элвиса.» И это так меня обрадовало. Даже если больше я ничего не мог сделать, я уже сделал это. Это было забавно. Было здорово классно проводить время. Я именно поэтому там был, потому что это было классным времяпрепровождением. Играть музыку было весело. Играть с Элвисом было КРАЙНЕ ВЕСЕЛО. Просто классно. Но он бывал жесток... Ему было больно. Именно тогда я понял, что он идет... У вас же тут тоже есть поговорка про судно, которое камнем идет ко дну? Так вот, я понял, что он идет ко дну.

Ты говорил, что ему была интересна одна из твоих песен, ‘You & I’.

Да... В тот же вечер Элвис попросил одного из парней прийти и сказать, чтобы я взял свою гитару и поднялся к нему. Я пришел и увидел привычную обстановку пентхауса, в котором он останавливался, когда пребывал в Тахо. Парни слонялись по вестибюлю в поисках девушек, которых можно привести вовнутрь, типичный прием: «Хочешь познакомиться с Элвисом? Пошли со мной». И так каждый вечер. Все было, как обычно и он там сидел. И говорит мне: «Мне сказали, что ты еще и песни пишешь.» Я ему ответил: «Да. Мне это действительно нравится. Именно этим я и занимался, когда познакомился с Ronnie Tutt.» А он мне говорит: «А почему бы тебе не сыграть мне что-нибудь?» А я ему ответил: «Даже и не знаю с чего бы начать.» А он меня спрашивает: «А у тебя есть любимая?» А у меня и впрямь было несколько любимых. Я написал одну песню в качестве подарка на свадьбу моей сестры, которую назвал ‘You & I’. И я ее ему сыграл. А он сидит - он всегда сидел одинаково. Он клал одну ногу на другую так, чтобы лодыжка оказалась на коленке, и упертая в пол нога тряслась, нервозная энергия из него просто сочилась. Я спел ему песню, и он ничего не сказал, так что мне подумалось: «Ему не понравилось» и я начал думать, что бы такого еще сыграть. И вдруг он говорит: «Спой еще раз». Я сыграл ее опять, и он снова ничего не сказал. Потом говорит: «Спой еще раз». Нога его трясется. И сыграл еще раз. Я начал ловить неодобрительные взгляды некоторых парней, потому что у них были планы... дурацкие такие планы (смеется) и мое пение в них не входило. Но раз ему хотелось, чтобы я снова спел – они могли неодобрительно на меня смотреть сколь угодно долго. Я все равно сыграл бы ее снова. Не представляю сколько раз я ее спел в конечном счете, но я пел пока все кроме меня и его не разбрелись. Я не знаю... Я понимал, что он в ней что-то слышит, что его цепляет, но не имел никакого представления о том, что. Я не понимал, что происходит. Я запутался в мыслях. Наконец он встал и сказал: «Я хочу, чтобы ты связался с офисом Полковника Паркера, когда мы вернемся в Лос-Анджелес, потому что я намерен записать эту песню.» Когда мы вернулись в Лос-Анджелес, я пришел к Полковнику с нотами. Мое издательство частично принадлежало владельцу лейбла Lou Adler в Лос-Анджелесе, и Полковник понял, что он не сможет получить полные права на песню, как ему хотелось бы, поэтому она осталась за бортом. Вот так они делали дела. Он записал бы твою песню, но это стоило бы тебе бОльшей части прав на нее.

Ты играл во время записи альбома ‘Today’ в марте 75-го...

Ну, я уже понимал, что по большому счету для меня все кончено, что я ухожу. По правде, мне надо было бы уйти раньше, но у меня была молодая семья и новорожденный ребенок, о котором я очень беспокоился, и у меня не было особых источников дохода. В промежутке между гастролями Элвиса я гастролировал с парнем, которого звали Gene Clark, но скорее, ради личного удовольствия, особо много денег я не зарабатывал. В сущности, перспектив не было. Я отправился на запись с Элвисом в крайне расслабленном настроении. Ранее я всегда очень аккуратно играл... Я знал, что ему нравится, когда баса много, потому что Jerry Scheff играл очень много. Я учился по записям Jerry. Поэтому я старался играть по крайней мере достаточно много и плотно. На этой записи же я расслабился и получал удовольствие. Ronnie сказал мне: «Я не знаю, что с тобой произошло с последней нашей встречи, но это было здорово. Ты так здорово никогда не играл.» A Felton Jarvis вырезал меня с этого альбома. T-R-O-U-B-L-E уже вышла в виде сингла с моей партией. Я на днях слушал альтернативные дубли и мне подумалось: «А ведь все в порядке, я хорошо сыграл и группа хорошо звучала вместе.» Но это было что-то личное. Пришло время избавиться от меня и они показали мне, что «Мы не хотим продлять твой контракт и из альбома мы тебя тоже вырежем.» Уходя - уходи. Это как во взаимоотношениях - если у вас проблемы тем хуже, чем дольше вы тянете... Я по-прежнему старался удержаться за работу и оттянуть конец... Моя жена была расстроена моим настроением, но она понимала, что нам были нужны деньги. Я держался так долго, как мог. Он принял решение о том, чтобы взять меня, и он же должен был принять решение, когда мне следует уйти – он так и поступил. Я здорово провел время на той студийной записи и мне крайне приятно слушать альтернативные дубли с нее. Мне очень нравилось играть с James, Ronnie и Glen D., пожалуй, это одна из самых классных вещей, которые со мной случались. Но я – не Jerry Scheff. Хотя я старался делать хорошую работу и быть настолько профессиональным, насколько я мог. Jerry Scheff – бас-гитарист, он только этим и занимается. А я был автором-исполнителем, который по совместительству играл на басу, и мне повезло! Я крайне благодарен за то, что мне удалось быть маленькой частичкой группы TCB. Это самая замечательная вещь, которая происходила со мной за мою музыкальную карьеру.